Выше любовь – ниже поцелуи

История в печатных взрывах к старшему мужчине моей несложившейся семьи.

Здравствуй, папа!

У нас пока не получилось поговорить обо всем мужском. Как разбираться со страхом, с хулиганами, с женщинами, какую бритву выбрать и нужно ли служить в армии.

Разговоров у нас не было. За одну встречу какие разговоры. В общем. В армии я не служил. С остальным справляюсь, как умею.

Недавно ездил на Украину, к родственникам, с которыми ты не знаком, и которые мне по крови не родные. Но сейчас они мне намного ближе, чем ты. Такие дела, папа.

Я расскажу тебе о своей поездке в страну, с которой у нас военный конфликт. Надо же с чего-то начать разговор.

Выше любовь

На баррикады мы все пойдём. За свободу мы все покалечимся и умрём - хармс

Кто ж не хочет написать о войне, вместо чернил ручка в говне. Это статус, замахнуться на самого, что ни на есть нашего Уильяма Шекспира - Т34 или Град, или чужих Толстяка и Малыша. Рассказать, объяснить, что же на самом деле происходит. Почесать авторское тщеславие. Выйти с седой бородой на ветер под темную бурю и густо-толсто:

«А как же человечество?!»

Какие писатели и другие артисты не зарабатывали себе имя на пулях? Больше крови – выше награды. Чью бы сторону я не воспевал – я буду воспевать убийство. В каких бы географических координатах это не происходило, седее будет тот, кто первым прекратит спекуляции на войне. Необязательно из века в век писать порнографические романы, чтобы понять природу изнасилования.

Что думаешь, папа?

В Дели, в открытой забегаловке сидит высокий сутулый босниец. Длинный седой хвост волос. Ни с кем не разговаривает. Пьет чай, смотрит в стену и на пеструю улицу с одинаковым выражением лица. Иногда усмехнется или забормочет. Хозяин забегаловки рассказал, он приходит каждый день на протяжении многих лет. Вечером уходит, утром возвращается. Хозяин уверен, босниец считает, что в Югославии до сих пор война.

Это та самая война, в которой многие в интернете помогали братьям-сербам мочить американцев, пока американцы мочили сербов, а сербы мочили боснийцев.

Ничего не изменится у моего человечества. Маргарита Сергеевна Плаксина, главный мой школьный учитель, любила вспомнить на уроках истории, что за всю историю человечества войны на земле не было в общей сумме 400 лет.

С тех уроков прошло больше 20 лет войны.

Ничего не изменится у меня, пока сам я не откажусь любым способом участвовать в войне. Каждый раз, когда предлагают. Каждый раз, когда растут ставки. Поруганное яйцами и зеленкой посольство. Любовь к родине, любовь к Родине. За мать. За Вторую мировую. За дедов. За наших ребят. За наших убитых младенцев.

Ставка на любовь. Все, что военные патриоты могут у меня взять.

Каждый раз я делаю ставку на любовь. Каждый раз я проигрываю. Жду, опустошенный, восполняю эмоции. Делаю ставку на любовь. Новые владельцы казино опять выигрывают.

А я вновь ставлю на любовь и еду к бабушке в Запорожье.

* * *

Что такое любовь? Любовь к смерти, к тем, кого я не хочу потерять, хотя знаю, что они уходят один за другим и, кажется, я экономил на чувствах к ним каждый день. Чем меньше времени, тем сильнее любовь. Чем беспечнее беспечная нелюбовь настоящего – как сыворотка над тонким слоем выпавшего и оставшегося напоследок осадка – тем гуще конечные эмоции. Вот и сейчас, вырвавшись из головокружительного плена высокого южного орешника, продравшись сквозь подсохший на ветках шиповник, хоть заваривай его, не срывая с ветки, выравниваю голову на уровне экрана лэптопа и с упоением выпускаю тугие упряжки мыслей в узде русских букв и украинских мыслей.

Я хочу и не хочу любить последней любовью. Я беру ложку мечты и взбалтываю, смешиваю дни настоящего и будущего. Чтобы затянуть миг, после которого мне останутся лишь капли. Некромантика.

Маленький украинский городок. Некромантика Советского Союза, некромантика современной России, уходящая вместе с именами детей, когда они зовут друг друга на улицу, вместе с незапирающимися дверями, полтораджи мобильной связи, желанием сделать по-человечески, а не по закону - чтобы поезд проехал вовремя, чтобы не томилась граница, можно и глаза закрыть на неправильно заполненные декларации, на нелепое ограничение по перевозке алкоголя. Граница, театральный занавес между двумя публиками, одной слишком холодной, другой слишком горячей, и с одинаково ушлой сценой. А на деле, не в театральном ряду с ляпистыми афишами и репликами, а в советском кресле с деревянными набалдашниками и расшитой заводским методом накидкой с кисточками сижу русский я, а напротив на диване из этого же мебельного набора сидит моя любимая украинская бабушка. В моей небольшой руке ее старая большая сильная морщинистая рука. В ее маленьких старых глазах слезы. Я только приехал, а она уже расстраивается, что я скоро уеду.

* * *

Дорогу к старому пятиэтажному дому бабушки мы с сестрой помним наизусть. Постамент Ленина на центральной улице Ленина (ныне Владимирская) обшили стальными щитами. Прямо как в России – убрать приказано, а выполнить приказ денег нет.

Зеленый танк с красной звездой стоит где стоял. Мотор сняли.

Ямы на дорогах, сгнившие футбольные ворота, улыбается со стены забора львенок, который на солнышке лежит. Стены домов снаружи по периметру комнат заделаны утеплителем. Это у кого есть деньги. Украинцы рассказывают, как по телевизору один чиновник предложил людям топить дома кизяками, чтобы сэкономить на обогреве и продержаться зиму.

На маленьком покрашенном впервые за многие десятилетия, благо появился повод, желто-синем мостике стоит дядька и ловит черепашек взглядом, а рыб на удочку.

Старый летний кинотеатр стал площадкой для угольного сквернословия. Качели поросли тополями. Сестра ищет коров, чтобы сделать селфи.

Бабушка подарила мне розовое полотенце. И все пытается нам с сестрой подарить деньги. Украинская пенсионерка отдает московскому менеджеру и американской медсестре свои гривны.

Я не взял денег, папа.

Слушать живую речь бабушки - люблю. Стареем, говорит, соседку согнуло так, что я ей все время кричу - она глуховата - осторожней, на сиськи не наступи. Или: дождик был вчера, но такой… тропинка не намокла. Ее речь – дождик моему сердцу.

Ниже поцелуи

Будь проклята война - любэ

Собирались ехать впятером, а поехали я с американской сестренкой, в Запорожскую область Украины, которая в двухстах километрах от Донецкой области. Самая ситуация разделила наш российско-украинско-американский семейный лагерь на три стороны. Пострадали больше всего американская и украинская. Американская сторона хотела привезти внука, украинская сторона хотела его увидеть, российская сторона рассказывала, как русских вешают на деревьях правосеки с автоматами. В итоге, американский внук с папой остались в более стабильной России.

Перед поездкой я репетировал аккуратные ответы на вопросы пограничников, учил наизусть адреса и фамилии из документа-приглашения. Вспоминал уроки украинского языка, которые проводила библиотека украинской литературы, пока ее не закрыли. «Вчил, вчил, да не вывчил», - убеждал про себя воображаемых бойцов украинской армии и разводил руками для убедительности.

01:30. У трассы стоит мотель «Альтаир», мы с сестрой стоим на клумбе. Внутрь погреться не пускают. На горизонте перемигивается огнями городская линия. Сестра признается, что чувствует себя беженцем. Ха, понятно, предыдущий маршрут у тебя был на Гавайские острова.

Транспортная связь между Россией и Украиной налажена отлично. Маршуртки Москва-Запорожье ходят по разным дням, от разных компаний. Чтобы проехать земным транспортом нужно приглашение.

* * *

В Запорожье на переходе от поезда до автовокзала нам встречаются первые хмурые мужчины военнообязанного возраста, загорелые молодые люди.

- У них такие убитые лица… от войны или от допинга? - думаю я в ужасе, и далее - Вот они, лица врагов, в десяти метрах от меня.

На грязных и косых бетонных заборах, которые, похоже, берут начало в России, телефоны заказа соли-спайс, антивоенное предложение «хочешь улететь?»

Прижался к вражеской стене с объявлениями «продам волосы», «Крым 250 гривен», «деньги в кредит». Нас окружают загорелые гопы. Вот они, мои фашистские палачи. С проезжей части прямо на меня бежит мужик, я кошу на него взгляд, готовлюсь умирать, а он:

– Парень, подтолкни тачку!

Смотрю, такси у него заглохло.

Сестра кивает на других ребят, призывников в форме, и спрашивает, враги ли они нам.

* * *

Пришли молодые родственники. Зарплата начальника на заводе 10 000 рублей в пересчете. Люди хотят работать, а им сокращают рабочие дни – полная противоположность Москве.

Вспоминаю, в Москве украинец-коллега на офисной новогодней party изрек, пританцовывая: да, в Киеве сейчас тоже жарко.

Про политику мы за столом не разговариваем. Вектор отношений понятен. Про американского внука тоже - без него о нем не получается. И чувство у меня такое, как будто мы все время замалчиваем какую-то инвалидность.

Дальше сельские новости под сочные закуски.

Медицина платная, но не официально. Когда у Романа, своячка, на производстве оторвало палец, пришить стоило денег, а бесплатно - полностью его отрезать.

Из шуток: Херсонес напрягся после того, как в результате декоммунизации Днепропетровск переименовали в Днепр.

Есть и повод для гордости. Дядя рассказывает, что песня Гвердцители «Виват король» посвящена футболисту Олегу Блохину. Фраза «не фонтан» родилась в Одессе в виадуке как пример качества воды.

Пенсионерские тележки с резинкой для крепежа добычи появились в период правления Кравчука и названы в его честь «кравчучками».

Наркотиками торгуют просто – из окон кидают пакетики по крику. Это уже бабушка рассказывает.

* * *

На второй день я сел на советский ковер у российского телевизора посмотреть новости. Готовился к ним как к просмотру порнушки. С разумным недоверием, готовым перейти в неразумное любопытство.

Все комментарии Российской стороны начинаются с «якобы» – якобы гуманитарная помощь с заявленными медикаментами, едой и книгами, которую российский конвой не дает досматривать; якобы ДНР; якобы миротворцы и так далее.

Дальше идет социальная реклама с призывом помочь беженцам Крыма. Вы знали – «беженцы Крыма»? Теперь знайте.

Конфликт заметен и слышится во время музыкальных пауз. Впервые познал чувство, когда слышишь запрещенную в России музыку. И не представлял, что это вообще будет возможно.

Опять цитата российского телевидения. Дебаты. Человек в пиджаке, якобы депутат, кричит – «да такой страны как Украина не существует!»

Как же мы похожи. Официальные драки, коммерческая порука, прирученные историки, олимпийская пехота... Деятели искусств лижут или воюют за право заниматься искусством, хотя в обеих ролях они одинаково далеки от искусства. Если это и чей-то сговор, то с целью создания фикции.

Один телеканал показывает видеозаписи того, как неумело у нас делают вбросы на избирательных участках, но не объясняет суть – люди вынуждены выполнять план и идут на глупые преступления. Моя мама получила ipod за выполнение плана по голосам за Абрамовича на выборах на Чукотке. Думаю, потому что все правильно закончилось.

Люди - ползущие по экрану снизу-вверх титры с перечислением имен актеров. Нижняя строчка стремится все выше, пока не уходит с экрана. В это же время внизу всплывает следующее имя.

* * *

Собираемся на деревенскую улицу, в гости к бабушке Наде. Бабушка Надя недавно упала на грядке с инфарктом, нашла ее соседка. Такая… даже волос на голове мало осталось, но они длинные. Трудится все время, земля волосы ее кормит. Я, глядя на ее постинфарктное мычание за столом, вспоминаю, когда моя тетушка не заехала в гости по причине бабушкиного инфаркта, я больше переживал за свой пострадавший имидж московского гостеприимства. И даже написал несколько emails по этому поводу – не из-за моего ли сомнительного статуса тетушка не приехала.

Инфаркт, как война, проверяет, кто по email, а кто не по email.

Идем мимо столетнего рынка. Со стороны торговых рядов слышу от продавца металлических деталей – «я же сказал, мы с тобой на вы. Трезвый придешь, тогда и поговорим. Второй отвечает виновато – «та я с рыбалки».

Компактная яркая детская площадка у центральной площади города – главный развлекательный центр.

На одном из домов небольшими красными буквами кривая надпись «укрыття». И стрелка за угол.

Над нами летит дрон. «Ой смотрите дрон!» - «Интересно чей он?» - «Да, наверное, сепары» – единственная политическая шутка про Россию, которую позволил себе при нас Рома.

«Сепары» - это шире чем сепаратисты ДНР. Это жители всей России. А если взлететь выше, то видно, что сепары - это внешнеполитические бомбы государств против государств.

Интересно, кто ввел понятие «сепаратист»?

* * *

Дом у бабушки самый что ни на есть божественно земной. Приземистый, светлый, с покатым узким польцем. Под яблоней железная кровать. За створками внутри дома в желтом свете лампы стоит стол с зеленью, мясом и водкой с коньяком. Роман читает отрывок из поэмы «Гайдамаки» наизусть на действительно красивом украинском языке, а не на том, который мы слышим в выдержках из выступлений украинских политиков и военных. Его мама сельская учительница, у нее три коровы.

Осмелев после выпитого, на перекуре я спрашиваю Рому правда ли говорят, что в Киеве целый этаж ЦРУ сидит. Он смеется.

События гражданской войны – навоз для комментариев. Для занимающихся политическим сексом – лопата для навоза. Война - бизнес горьких людей и виагра телеканалов. «А ты знаешь, знакомая рассказала, как ее знакомый поехал в Киев и умер. А теперь его тело родным не выдают».

Пьем под рассказ об авиаторе Микояне.

Возвращаемся. Стемнело, виден млечный путь. Электричества мало, городок выключается полностью и звездное небо вступает в свой свет над нами.

Вдоль калиток нас сопровождает лай обязательных собак.

* * *

Я внюхиваюсь вдаль со старого балкона, на котором спал дед, потом спал отчим, теперь ночую я. Раньше напротив окон стояли тополя, которые дед высаживал. По закону жизненной драмы тополя спилили. Еще небесные режиссеры спилили дедушку и отчим приехал сюда умирать.

Пора в Россию.

* * *

- Передай там в России, что мы младенцев не едим! – машет рукой муж сестры, чтец «Гайдамаков».

Выше любовь - ниже поцелуи… целуй меня там, где нет загара – слова песен в стекляшке у рынка грубо глушат внутренний голос. Как на Кубе, у опальной бедности один щедрый подарок от правительства – бесплатная любовь. Дешевая косметика, спортивные костюмы, портвейн на розлив.

Школьник и школьница с ранцами сидят в чебуречной за коньяком и сигаретой. Война.

На границе ссаживают мужика, который не знает, куда в Россию едет.

* * *

Войне нужны высокие эмоции. Политике – низкие реакции.

Как и прежде, мне беречься самому.

Не забывай это, пап. Пока.

Ноябрь 2016

Фото: Victoria Konaeva